Утагава Хиросигэ, Рассвет в Синагаве , № 2 из серии Пятьдесят три станции Токайдо ( Хоэйдо Токайдо ), ок. 1834 г. Строительство из пластичного дерева на побережье Тихого океана в период Эдо. Музей Метрополитен .

Кацусика Хокусай, Хондзё Татекава .Плотники на лесном складе. Из серии Тридцать шесть видов горы Фудзи ( Fugaku sanjûrokkei ), ок. 1830–32. Запасы пиломатериалов и бамбука готовы к быстрой реконструкции в период Эдо. Музей Метрополитен .

Было высказано предположение, что равновесие в доиндустриальной застроенной области Японии основывалось на расположении ее низших классов и принятии ими уязвимости своих деревянных домов и магазинов.Люди занимались неоднократными реконструкциями из тех же горючих материалов, причем за свой счет. Для ремесленников и торговцев этот последний факт, вероятно, был вызван необходимостью и необходимостью смягчения деловых или профессиональных потерь ( Hein 2005: 214–215 ). Готовность и даже склонность японцев к восстановлению признавалась японскими учеными и философами как духовная и даже расовая добродетель, по крайней мере, с эпохи Мэйдзи (1868–1912) и вплоть до 1940-х годов, часто с откровенно националистическими мотивами. .Приведу лишь один пример. В своих усилиях по продвижению эстетических ценностей до-модерна в 1905 году Окакура Какудзо написал: «Хотя наши сандалии и будут изменены, наше путешествие продолжается; хотя наши дома будут сожжены, наши города останутся; и землетрясение, но показывает силу могучей рыбы, которая поддерживает нашу островную империю »( Okakura 1905: 185 ). Несмотря на национализм автора, его поэтические формулировки можно рассматривать как краткое изложение компонентов устойчивости в доиндустриальной Японии. В то время как инструменты и технологии строительства продолжали меняться, как и сами здания, человеческий дух, управляющий этой отраслью, сохранялся.Пластичность отдельного дома позволяла выжить поселению в целом; великие природные силы (вызванные мифом о соме Намадзу 鯰) могут быть неудержимыми для людей, но, тем не менее, они могут укрепить человеческий дух, если они признаны божественными или, по крайней мере, как данность. Короче говоря, слова Окакуры обобщили идею о том, что в доиндустриальной Японии устойчивость к внешним воздействиям была достигнута через символическую или духовную преемственность перед лицом разрушений. Фактически, в период Эдо после каждого события в строительство зданий вводились небольшие технологические инновации ( Hein 2005: 213 ).

И все же романтическое видение достоинств японской идентичности Окакура не было вечным. Хотя тот вид устойчивости, который он хвалил, возможно, процветал при тоталитарном режиме в Эдо, уже в его время, через несколько десятилетий после реформ Мэйдзи, большая часть основы для равновесия была нарушена в технологическом, материальном и культурно-символическом аспектах. архитектуры. К тому времени большинство японских замков не выдержало мирного сноса, поскольку их военные и символические функции были почти мгновенно вытеснены современными технологиями и желанием стереть старые символы власти.Более того, знание западной каменной кладки и инженерии вдохновило правительство Мэйдзи на его призыв к «сильной нации, каменной нации» ( Clancey 2006: 11–38 ). Государственная политика, проводимая бывшими самураями, ставшими министрами и архитекторами, заменила доиндустриальную идею устойчивости как баланса между различными масштабами дизайна с большим сопротивлением отдельного здания, интегрировав эластичность в антисейсмическую науку. Таким образом, было нарушено равновесие, достигнутое в период Эдо между возобновляемым деревянным строительством и моделью прибрежных поселений.Новые огнестойкие строительные материалы из кирпича, камня, бетона и стали не поддались, в отличие от древесины, устойчивому режиму восстановления и реконструкции.

Главный урок этого доиндустриального экскурса заключается в том, что архитектурная устойчивость может быть достигнута как баланс между пластичностью и жесткостью в различных масштабах дизайна, с принятием некоторой степени разрушения и хорошо подготовленной структурой для реконструкции. Как мы увидим, упор на технологии, который будут делать последующие поколения, и явное непонимание их ограничений препятствовали перспективам архитектурной устойчивости в 20-м веке.

Биологическая аналогия и технологические ограничения метаболизма

Спустя полвека после Окакуры архитектор Танге Кэндзо постулировал, что материальные возможности, политические стимулы и образ мышления играют определенную роль в влиянии японцев на использование технологий для преодоления столкновений с природой. Хотя он не использовал термин «устойчивость», он обратился к нескольким принципам, связанным с этой концепцией. Он вспомнил периоды Дзёмон (14000–300 гг. До н.э.) и Яёи (300 г. до н.э. – 300 г. н.э.), когда люди вели «энергичные битвы с природой», используя изобретательные технологии.Напротив, в последующий период люди «заняли… позицию пассивного принятия и компромисса» по отношению к природным силам ( Tange 1956: 26–27 ). Танге считал, что это самодовольство стало частью японской национальной идентичности, что проявляется в распространении в искусстве и литературе таких понятий, как фурю 風流 — философия элегантной утонченности, вытекающая из буквального значения этого термина — « плыть по ветру ». ‘(1956: 27–30). Танге осудил это пораженческое отношение, которое, по его мнению, было латентным в послевоенной Японии.Вместо этого он высоко оценил то, как древние японцы использовали технологии для улучшения своей среды обитания, как образец для создания современной архитектуры. ²

Танге воплотил свою веру в технологии на практике в 1960-х, когда он спроектировал ряд общественных зданий. Состоящие из открытого железобетона, конструкции выражали жесткость и сопротивление в соответствии с его пониманием того, что в Японии середины 20-го века «легкость, открытость или простор в физическом и психологическом смысле не могут удовлетворить энергию или желания людей.Люди хотят, чтобы в замках жили. Они хотят, чтобы в замках работали »(из лекции в 1959 г., в Tange and Boyd 1962: 38 ) (рис. 5). Действительно, общественные комиссии Танге можно рассматривать как архитектурно устойчивые, поскольку они предоставили нации символические твердыни, вокруг которых можно было восстановить свою национальную идентичность после войны, как замки Эдо.

Ратуша Курашики, 1960, Танге Кензо, архитектор. Бетонный «замок для работы», устойчивый с точки зрения архитектуры.Фото Ариэля Генадта, 2015 г.

В проекте «План Токио 1960 — На пути к структурной реорганизации» команда Tange Lab объединила технологические инновации с биологической метафорой, предложив расширить город до Токийского залива на основе модели роста организма позвоночных ( Tange 1961: 13 ) (Рисунок 6). Новую инфраструктурную «гражданскую ось» города сравнивали с позвоночником, от которого в виде линейной структуры берут начало проспекты. Танге считал проект «открытой системой», противопоставляя его существующей в Токио радиальной «закрытой системе», полагаясь на довольно упрощенное формальное определение устойчивости: способность организма поддерживать рост и приспосабливаться к изменениям благодаря составу и организации его частей.Его будущее Токио должно было быть построено с использованием мегаструктурных принципов на монументальных бетонных пилотах над сушей и водой. Они будут обслуживаться надземной транспортной системой и футуристической телекоммуникационной сетью, которая, по мнению Танге, будет соответствовать индивидуальному образу жизни жителей ( Yatsuka 2012: 53 ). Таким образом, способность города приспосабливаться к росту и изменениям зависела от технологий и рассматривалась в первую очередь как проблема инженерного искусства. Считалось, что архитектурное выражение его технологий и современные строительные материалы подходят для возрождения уверенности нации, то есть способствуют архитектурной устойчивости будущего города.

Танге Кензо линейного роста организма позвоночных, воспроизведенная в A Plan for Tokyo, 1960 ( Tange 1961: 13 ).

Более абстрактные биологические аналогии, наряду с техно-структурным акцентом Танге, появились в проектах его учеников, особенно тех, кто идентифицировал себя как «метаболистов». Этот термин предлагал попытку охватить неизбежные изменения, которые здания и города претерпевают на протяжении всей своей жизни, как живые организмы.Решение архитекторов опубликовать свою работу как «Метаболизм», английский перевод японского термина shinchintaisha 新陳代謝, выразило свое желание отказаться от традиционных, национальных или региональных форм и представить вместо этого городское будущее, основанное на универсальном языке естественные науки. Фигуры, входящие в группу, по-разному выражали биологическую метафору. Кикутаке Киёнори, например, в своем описании своего проекта сообщества в форме башни в 1959 году описал Токио как организм, который стал «больным и усталым» ( Kikutake 2016b: 97 ).В своем описании своего проекта «Морской город», тоже 1959 года, он предложил решить эту проблему, построив «метаболические» башни с частями, которые соединяются, как «кости и суставы» ( Kikutake 2016a: 94 ). Другой член группы, Курокава Кишо, проследил свои идеи о метаболизме до своего военного опыта в Нагое и описал свой Helix City (1961), имеющий форму молекулы ДНК, используя такие термины, как «рост», «деление», «обмен». , «метаморфоза» и «динамический баланс» — слова, которые он повторял в своих более поздних работах ( Yatsuka 2011: 130 ).

Упоминания метаболистов об архитектурной устойчивости можно оценить по двум шкалам: отдельное здание и город. Последний объем анализа является в высшей степени спекулятивным, поскольку ни одна из городских схем, разработанных Танге, Курокавой и Кикутаке, не была реализована. В масштабе отдельного здания наиболее подходящей для архитектурной устойчивости была идея Курокавы о том, что « если бы пространства были составлены на основе теории метаболического цикла, можно было бы заменить только те части, которые утратили свою полезность и в этом способ внести свой вклад в сохранение ресурсов за счет более длительного использования зданий »( Kurokawa 1977: 32 ).Другими словами, здание будет наделено кайфуку-рёку — что означает устойчивость в смысле способности восстанавливаться — как организм, выздоравливающий после травмы или возрастного ухудшения его органов.

Эта идея потерпела неудачу на практике, как это типично продемонстрировано в Nakagin Capsule Tower (1972 г.) (рис. 7). Проблема заключалась в том, что «изменчивость» «капсул», как Курокава называл жилища, не определялась исключительно так называемой «открытой» пространственной формой.Практическая открытость системы зависела от промышленного производства, при котором оригинальные компоненты присутствовали на рынке в течение всего срока службы здания или могли быть повторно произведены другим производителем по приемлемой цене. ³ Такие условия редко встречались во второй половине 20-го века, хотя сборные дома уже начали коммерциализировать в Японии с 1940-х годов. ⁴ Замена «капсул» в конструкциях Курокавы оказалась очень дорогостоящей из-за зависимости архитектуры от конкретной и быстро развивающейся технологии.По иронии судьбы, опора на последние технологические тенденции, придающие дизайну Metabolist уникальную эстетическую привлекательность, также была причиной их устаревания. На пике активности группы в середине 1960-х годов бурно развивающаяся рыночная экономика превратила здания, «сделанные в Японии», в потребительские товары, которые было удобнее утилизировать, чем ремонтировать. Сам Курокава утверждал, что ему «известно о многих случаях, когда целые здания были бесполезно разрушены, потому что их части больше не использовались» (1977: 32).Его Башня Накагин пришла в упадок по тем же причинам, которые он указал в других зданиях ( Yamazaki 2010 ).

Башня капсул Накагин, Токио, в разложении. Фото Ариэля Генадта, 2017 г.

В масштабе города несколько спекулятивных проектов Курокавы и Кикутаке были предназначены для создания городской плотности в неуказанных поселениях вдоль Тихоокеанского пояса. Сгруппированные в воздухе вокруг колоссальных пилотов, искусственные наземные самолеты, которые они предлагали создать в воздухе, могли оказаться подходящими для необитаемых японских гор, которые для индустриальной страны больше не создавали тех же проблем, что и во времена Эдо.Но вместо этого архитекторы стремились уплотнить существующие города в наиболее экологически уязвимых районах, включая Токийский залив. Некоторые проекты должны были быть помещены в океан, на переднем крае тектонической активности, например, проекты Морского города Кикутаке 1958 и 1963 годов и Оушен-Сити Унабара 1960 года. на месте, на плавучей фабрике ( Kikutake 2016a: 93 ).

Хотя архитекторы явно не рассматривали этот вопрос, их проекты могли возродить идею устойчивости как баланса между масштабами дизайна, основанного на современных строительных технологиях и материалах.Теоретическая легкость, с которой можно было бы заменить отдельные сборные блоки, компенсировала бы уязвимость целого, а стальные компоненты с неплотной посадкой заменили бы доиндустриальные деревянные столярные изделия. Однако ни одно из предложений Metabolist не входило в такие детали.

Дополнительные противоречия между городскими схемами Курокавы и Кикутаке и биологическая аналогия устойчивости могут быть почерпнуты из недавней переоценки архитектурной устойчивости урбанистом Майклом Мехаффи и математиком Никосом Салингаросом.Два ученых предложили четыре характеристики устойчивых городов, основываясь на уроках биологических систем. Согласно первому, устойчивые города «не разделяются на четкие категории использования, типа или путей», тогда как второй предусматривает, что они «характеризуются разнообразием и избыточностью видов деятельности, типов, целей и групп населения». Третья характеристика устойчивых городов заключается в том, что они «имеют широкий разброс масштабов структуры». Наконец, по словам Мехаффи и Салингароса, устойчивые города «могут адаптироваться и организовываться в ответ на меняющиеся потребности в различных пространственных и временных масштабах».То есть они могут «самоорганизовываться», как биологическая система, «используя генетическую информацию» ( Mehaffy and Salingaros 2013 ).

Эти четыре пункта проливают свет на ограничения, присущие нереализованным городским предложениям Курокавы и Кикутаке. Начнем с того, что различие между надстройками и заполнителями в их мегаструктурах помешало бы эффективному подключению к существующим городским сетям. Кроме того, хотя в большинстве проектов присутствовали элементы структурной избыточности, многократное использование промышленных жилых домов, используемых Курокавой и Кикутаке, не оставляло бы места для разнообразного образа жизни.Дальнейшие проблемы могут быть выявлены в практическом разъединении идеалов метаболистов. Хотя группа объявила, что стремится к «непрерывному развитию от атома к туманности», на практике изменение структуры и капсул противоречило идее биологического разнообразия ( Kawazoe et al. 1960: 4 ). Более того, несмотря на многочисленные указания на все социальные намерения Метаболистов и новаторское мышление о будущих сообществах ( Yatsuka 2011 ), в большинстве разработанных ими проектов игнорировалось выражение местной идентичности и общинной памяти.Их внимание к общей агломерации упускало из виду внутреннюю «генетическую информацию» места.

В итоге можно сказать, что биологическая аналогия, использованная Танге, Курокавой и Кикутаке, была слишком редуктивной. В то время как у программы Metabolists был потенциал вызвать большую организационную сложность в городском масштабе и намекнуть на идею разнообразия в масштабе отдельного здания, программа Metabolists была слишком ограниченной для конструктивной реализации. ⁵ Независимо от этой проблемы, идеи группы оказали огромное влияние на архитектурную практику во всем мире, в значительной степени из-за их принятия универсальной науки и ее выражения в абстрактных пространственных формах.По этой причине важно обратить внимание на пределы биологической аналогии в условиях и способах, которыми ее использовали метаболисты, не исключая возможности того, что она все еще может вдохновлять модели устойчивости при различных технологических обстоятельствах. Между тем, идея метаболистов о том, что окружающая среда может быть в одностороннем порядке сформирована изобретением человека, неоднократно оказывалась опасной, как ясно продемонстрировало Великое землетрясение в Восточной Японии 2011 года.

Реконструкция Тохоку: «ужесточение» и «генетическая информация»

Кампании по реконструкции, последовавшие за Великим землетрясением в Восточной Японии и цунами, обрушившимся на регион Тохоку 11 марта 2011 года, преподают дополнительные поучительные уроки устойчивости архитектуры.Катаклизм унес жизни 22000 человек и оставил 400000 зданий в состоянии частичного или полного разрушения ( Ubaura 2018: 56 ). После разрушения премьер-министр Абэ Синдзо пообещал «сделать Японию сильной и гибкой» и основал Национальный комитет по общим исследованиям устойчивости ( Fujii et al. 2014: 17 ). На планы комитета критически повлиял опыт инженера-строителя и специалиста по государственной политике профессора Фуджи Сатоши, которого Абэ нанял в качестве советника кабинета либерал-демократов в 2012 году.

Использование термина кёдзинка для обозначения устойчивости было популяризировано Фуджи в его книге 2011 Rettō kyōjinka ron [Теория устойчивости архипелага], в которой он предостерегает от сценариев судного дня будущих землетрясений и предлагает меры по уменьшению их ущерба. . Поскольку Фудзи рассматривает устойчивость как «вопрос национальной обороны», кёдзинка для него связаны с физической силой, направленной на борьбу с силами природы (2014: 171). В то же время в риторике Фуджи используется аналогия с ивой, чтобы объяснить свой взгляд на «национальную устойчивость» как на сочетание прочности и гибкости.Для достижения этого он рекомендует принять ряд мер в сфере строительства для обеспечения структурной устойчивости общественных зданий, особенно национальных учреждений, и настоятельно призывает построить надежную инфраструктуру чрезмерно большого размера, избыточность, которая обеспечит гибкость во времени. беспорядков (2014: 172). Другие меры включают колоссальные инвестиции в расширение транспортных систем, телекоммуникационных сетей и объектов по производству энергии, а также в оживление японской экономики в целом.Титанический масштаб этой технологически зависимой повестки дня напоминает план Танге для Токио 1960 года. Подобно идее Танге о линейной открытой структуре, которая разгрузила бы столицу, Fujii продвигает децентрализацию Токио и распространяет его будущее развитие по линейной системе города, соединенные синкансэн 新 幹線 (сверхскоростные поезда) и скоростными автомагистралями. Сюда войдут существующие города вдоль и за пределами Тихоокеанского пояса, а также возродятся городские центры, процветавшие в период Эдо (2014: 176–182).

Разрушения 2011 года также породили многочисленные частные инициативы архитекторов, в отличие от идей Fujii о действиях правительства на территориальном уровне. Эти архитекторы критически относились к политике реконструкции, в которой основное внимание уделялось защитным строительным работам и покрытию ландшафта Японии бетоном, и все это было широко распространено в 20 веке. Действительно, в 2011 году морские стены Тохоку оказались неэффективными за пределами определенной величины приливной волны ( Yeh, Sato, Tajima 2013: 1019–1031 ) (Рисунок 8).Вместо этого новые проекты архитекторов, ориентированные на жилые и общественные районы, основаны на балансе между неизбежной жесткостью оборонительной инфраструктуры в городском масштабе и пластичностью отдельных зданий. Этот подход, кажется, заново открывает принципы доиндустриальной устойчивости как равновесия между пластичностью и жесткостью посредством различных архитектурных элементов в тандеме. Инженер Сато Джун, который участвовал в нескольких проектах реконструкции, объяснил, что эта логика поддерживается инженерными соображениями, согласно которым отдельные конструкции рассчитаны на то, чтобы выдерживать землетрясения и ветровые нагрузки, но не предназначены для защиты от цунами.Учет нагрузок цунами сделает их строительство слишком дорогостоящим. ⁶

Морская дамба (справа) и разрушения в Таро, префектура Иватэ, 6 апреля 2011 г. Фото Джима Петерсона.

Кроме того, архитекторы опасались планов реконструкции, которые игнорировали местные культурные аспекты, таких как правительственные инициативы по «групповому переселению», которые заключаются в восстановлении разрушенных деревень на возвышенностях, вдали от береговой линии. Хотя эта политика кажется логичной в качестве меры по снижению риска, она часто вступала в противоречие с желанием жителей поддерживать связь с другими членами сообщества, а также с опустошенными территориями их знакомых районов и их образом жизни на берегу океана. — аспекты, которые можно понимать как «генетическую информацию» сообщества ( Abe and Shaw 2014 ; Kitagawa 2016 ; Miyamoto 2016 ).

Эти аспекты заключены в загадочном японском термине fukkō 復興, означающем «реконструкция». Согласно Сендаю Сёитиро, это слово вошло в архитектурный и урбанистический дискурс в 1923 году после Великого землетрясения Канто и с тех пор используется, в частности, в отношении стихийных бедствий ( Сендай 2014: 133 ). Его этимологические корни, fuku 復 и kō 興, делают его по своей сути двусмысленным, намекая как на физические, так и на духовные аспекты места.Традиционно фуку означает приливы и отливы, а также является частью кайфукуриоку , что означает устойчивость; kō означает «общее основание» или «genius loci». Комбинация этих признаков указывает на то, что что-то находится в упадке, но набирает обороты. fukkō — больше, чем материальная реконструкция, изначально означало смирение перед лицом утерянных ландшафтов, воспоминания о которых всплывают в нынешних проектах. Однако, как поясняет Сендай, его нюанс, похоже, был утерян после Второй мировой войны, вероятно, потому, что «в современном обществе, где объективные данные контролируются властями, никто больше не воспринимает человека в среде» (2014: 135).Последствия этого последнего замечания могут быть засвидетельствованы в усилиях по восстановлению Тохоку, где зависимость правительства от данных иногда подрывала вклад сообщества, которое оно пыталось восстановить.

Между тем, возрождение fukkō в его первоначальном привязанном к местности смысле может быть отмечено в строительных проектах двух из многих общественных инициатив по реконструкции, инициированных архитекторами: ArchiAid и Home-for-All. Их работа между 2011 и 2016 раскрывает подход к архитектурно устойчивой реконструкции.Сила устойчивости, основанная на «генетической информации», по сравнению с «ужесточением» на основе технологий или kyōjinka была описана основателем Home-for-All, Itō Toyō:

Нисходящие планы восстановления делают упор только на «безопасность», игнорируя воспоминания о земле и полагаясь вместо этого на модернистские методы. Разрушая отношения между людьми и миром природы, а также душевные межличностные связи, составляющие историческое наследие региона, они предпочитают продвигать планы, в значительной степени зависящие от технологий гражданского строительства.Но эти волевые люди, надеющиеся вернуться на свою исконную землю и действовать как наследники прошлого, — это люди, которые стремятся к будущему, связанному с прошлым, используя эти оставшиеся фонды в качестве опоры. ( It 2013: 20 )

Описания архитекторов, участвовавших в группе ArchiAid, подтверждают рассказ Ито. Многие из них разрешали конфликты между правительственными и общественными приоритетами посредством процесса сотрудничества, основанного на встречах и семинарах с оставшимися в живых.Они определили и подготовили основу для того, чтобы несколько сообществ вновь занялись своей природной средой, подтверждая при этом свою родовую связь с океаном. В их работу входили как жилищные проекты, так и общественные объекты. Почти во всех случаях, задокументированных ArchiAid и Home-for-All, боязнь повторяющихся разрушений не привела к принятию явно сопротивляющейся конструкции. В домах и общественных зданиях, построенных в рамках этих инициатив, очень выразительно использовалось дерево, иногда использовались стальные каркасы или соединительные элементы.Следующие два примера лучше всего демонстрируют такую ​​архитектурную устойчивость.

Самый известный из проектов «Дом для всех» — двухэтажное здание площадью 30 квадратных метров в Рикудзентакате (рисунки 9 и 10). Его конструкция проистекает из скептицизма Ито относительно патентной зависимости правительства от гражданского строительства, которое, как он чувствовал, затмевает людей в их среде. Это чувство возникло из-за того, что в нескольких деревнях было установлено около 50 000 сборных жилых домов в качестве быстрой помощи бездомным ( Itō et al.2014: 60–61 ). Спустя пять десятилетий после работы на Кикутаке (с 1965 по 1969) Ито испытал внутреннее отвращение к идее повторения любых экспериментов, подобных метаболизму. Чтобы смягчить изоляцию жилых единиц — их изолированность от природы и нехватку мест для общественных встреч — Ито инициировал строительство нескольких общественных центров.

Общественный центр «Дом для всех», Рикудзентаката, 2012. Ито Тойо, Инуи Комико, Хирата Акихиса и Фудзимото Со, архитекторы.Фото: Google Street View, захват изображения, июнь 2013 г., © Google, 2019 .

Общественный центр «Дом для всех», Рикузентаката. Ито Тойо, Инуи Комико, Хирата Акихиса и Фудзимото Со, архитекторы. Стволы переставлены как конструкция. Фото Джун Сато, 2013 г.

В Рикузентакате жители обсуждали, где разместить новое общественное пространство. В конце концов они выбрали место на вершине мыса с видом на затопленную территорию.Это представляло собой золотую середину между возвышенным участком, куда многие перебрались по инициативе правительства, и разрушенной береговой линией океана, хранящей яркие воспоминания ( Itō 2013 ). ⁷ Архитекторы этого проекта выбрали определенные строительные материалы, конструктивную систему, объемную композицию и особую топографию, чтобы выразить желание жителей воссоединиться с окружающей средой до стихийного бедствия. Для строительства здания они собрали 19 кедровых бревен из близлежащего леса, которые остались стоять после цунами, но были пропитаны соленой водой и лишены листвы.Бревна были перенесены на новое место как реликвии леса. Эта бревенчатая конструкция поддерживает открытые платформы и объемы, которые кажутся подвешенными, как домики на деревьях. Они образуют искусственную землю, уходящую спиралью вверх от холма, чтобы доминировать над окрестностями. Концептуально небольшой общественный центр имеет сходство с проектами Metabolist: четкое разделение надстройки и заполняющих частей, выразительно агрегатная конструкция, избыточность структурных элементов и даже искусственный грунт.Но он кардинально отличается тем, что человеческий масштаб был мерой всех дизайнерских решений, от нерегулярной структуры и элементов заполнения до использования местных материалов и рабочей силы, а не универсальных технологий.

Второй и самый поэтичный пример архитектурной стойкости при реконструкции Тохоку — небольшой храм, перестроенный в 2013 году рядом с прибрежной дорогой недалеко от города Исиномаки, чтобы укрыть бездомные статуи буддийского божества Одзидзосама 地 蔵, защитника детей и путешественников, которых лелеет Кодзумихама. сельская община ( Iida 2016: 194–199 ) (рисунки 11, 12 и 14). ⁸ В рамках инициативы ArchiAid группа студентов Университета Хосэй из студии Ватанабэ Макото Шин и Симохигоши Такето спроектировала и построила открытый навес в форме наклонного полукупола из кедровых балок, уложенных в шахматном порядке с постепенным вращением в плоскости. Жесткость конструкции обеспечивается бетонным фундаментом и весом бруса, а ее пористость снижает нагрузку от океанических штормов. В системе прочных соединений, разработанной инженером Сато Джун, используются цилиндрические деревянные клинья ( warikusabi 割), скрытые в пределах толщины каждой балки (рис. 13).Таким образом, в завершенной конструкции пиломатериалы выглядят просто сложенными, как гигантские палки для захвата Mikado. Эта традиционная стратегия соединения позволила древним плотникам проектировать храмы, которые выглядели гораздо более изящными, чем они были. В Исиномаки вопиющий контраст между воздействием могучих сил природы и легкостью убежища воплощает идею фурю : конструкция стоит, но кажется такой хрупкой, что ее может унести ветер во время следующей бури. Его сложная, упругая структура скрывается за хрупкой внешней манерой поведения, которая тихо выражает его символически-духовную ценность.Подобно общественному центру «Дом для всех» в Рикудзентакате, храм Одзидзёсама является прекрасным примером архитектурной устойчивости в своей способности поддерживать выздоровление общины Кодзумихама, отвечая как на его стремление к прочному духовному символу, так и на гармонию с природой.

Проект Кодзумихама Одзидзо-сама, Исиномаки, 2013 г. Вид на храм со стороны прибрежной дороги. Независимая студия Ватанабэ + Симохигоши. Фото Хироюки Хираи.

Проект Кодзумихама Одзидзо-сама, Исиномаки, 2013 г.Строительство студентов Университета Хосэй. Независимая студия Ватанабэ + Симохигоши. Фото Хироюки Хираи.

Проект Кодзумихама Одзидзо-сама, Исиномаки, 2013 г. Варикусаби , деталь разъемного клинового соединения. Фото Джун Сато.

, Исиномаки, 2013. Вид на храм изнутри. Независимая студия Ватанабэ + Симохигоши. Фото Хироюки Хираи.

Можно было бы обсудить еще много проектов ArchiAid и «Дом для всех» в отношении их устойчивости и реакции на последствия землетрясения 2011 года, но очевидно, что такие инициативы остаются каплей в море по сравнению с количеством людей, все еще затронутых опустошение.Тем не менее, как и в случае с проектами Metabolist, освещение работы архитекторов в СМИ является важной частью их вклада в реконструкцию и архитектурную устойчивость, которые дополняют усилия правительства по созданию kyōjinka . В случае с Тохоку сотрудничество архитекторов с населением и дизайн с учетом особенностей местности являются альтернативой большей части строительства, которое ведется в регионе, даже если это означает преодоление трудностей, возникающих из-за их зависимости от необученных добровольцев или студентов.Эти проекты использовали моральную ценность участия сообщества и солидарность, выраженную людьми из других регионов Японии.

Заключение: Архитектура? Возможно здесь!

Три периода, рассматриваемые в этой статье, демонстрируют различные способы, с помощью которых японские мастера-плотники и архитекторы и японский народ в целом сочетали формы сопротивления и гибкости перед лицом разрушения. Тем не менее, вместе взятые, три периода показывают, что не существовало непрерывного, последовательного метода для достижения архитектурной устойчивости.В Японии вековые знания принципов структурной устойчивости не всегда позволяют построить здания, отвечающие требованиям социальной устойчивости. Скорее, эти знания должны были быть объединены с политическими, социальными, технологическими и культурно-символическими соображениями, что привело к непоследовательной и прерывистой практике архитектурной устойчивости с течением времени.

Механический подтекст устойчивости, идея о том, что здания должны иметь возможность «восстанавливаться» после разрушения, представляет собой особенно поучительную модель для изучения архитектуры Японии Эдо.Рассмотрение застроенной среды Эдо показывает, что архитектурная устойчивость была достигнута как баланс между различными архитектурными элементами в разных масштабах дизайна. Однако этот тип баланса зависел от благоприятной социально-политической структуры и централизованной власти, существовавших в феодальную эпоху. Хотя режим Токугавы может показаться далеким от современных демократических систем, и хотя архитектурная устойчивость, которой он способствовал своей политикой, не теоретизировалась как таковая, он по-прежнему является уроком архитектуры для 21 века.Строительные нормы и стандарты являются обычным явлением в большинстве стран сегодня, и степень, в которой государство способно ограничивать свободу частного сектора в сфере строительства, не может быть напрямую связана с одним типом режима. Когда в эпоху Мэйдзи Япония была освобождена от тоталитарного правления, антисейсмические строительные нормы и правила стали гораздо более строгими, чем когда-либо прежде (это все еще актуально сегодня), хотя и затронуло все классы общества. Но, как мы видели в последующие периоды, строительные нормы и правила не обеспечивали архитектурной устойчивости, существовавшей в Эдо, Япония.

В послевоенные годы метаболисты тоже стремились объединить жесткость или постоянство некоторых строительных элементов с гибкостью изменяемых, в масштабах как здания, так и города. Но, возможно, именно отсутствие централизации предпринимательства и нестабильность промышленного сектора в процветающей рыночной экономике 1960-х годов помешали обещанию «открытости» мегаструктурных схем. Урок этого второго периода состоит в том, что одна технология не может обеспечить архитектурную устойчивость, даже если эта устойчивость хорошо понимается как взаимодействие жестких и гибких элементов.Переоценка биологической аналогии Мехаффи и Салингаросом, в отличие от ее редуктивной формальной интерпретации Метаболистами, показала сложные и амбивалентные факторы, как технико-научные, так и культурно-символические, которые играют роль в архитектурной устойчивости.

Замечание Танге Кэндзо 1956 года об исторической несостоятельности японской мотивации бороться с природными силами с помощью технологий, по-видимому, сохраняется в Японии 21-го века. Правительство, которое задумывало национальную устойчивость с точки зрения мер по снижению рисков, структурной стабильности, прочности инфраструктуры, капиталовложениям и производству энергии, не смогло решить проблему привязанности человека к месту и образу жизни, созвучному природным циклам.Этот третий период показывает, что, хотя люди в опустошенных районах могут приветствовать усилия своего правительства по укреплению инфраструктуры, в своем повседневном взаимодействии с окружающей средой многие из них предпочитают жить в архитектуре, которая выражает менее конфликтные отношения с природой.

Увидев разрушения в Рикудзентакате, Ито Тойо задумался, какова роль архитектора в таких условиях. Он спросил: «Архитектура. Возможно ли здесь? »( Itō 2013: 20–21 ).Его ответ заключался в том, чтобы способствовать принятию сбалансированного подхода к устойчивости, который использует «генетическую информацию» и genius loci для создания архитектурной концепции, которая проявляет свое взаимное взаимодействие с природой. Опираясь на решимость и психологическую устойчивость сообщества, такие проекты, как общественный центр «Дом для всех» и храм Одзидзёсама, обращаются к культурно-символическим и эстетическим аспектам архитектурной устойчивости, скрывая при этом необходимые структурные меры, которые наделяют их некоторыми стабильность.В отличие от замков Эдо и метафорических «замков для работы», придуманных Танге в 1960-х годах, два проекта 21-го века преподают третий урок: устойчивой архитектуре часто требуется , чтобы выглядеть так, как будто она готова к дрейфу. унесение ветром или унесенное волнами. Этот эстетический аспект необходим, когда архитектура стремится создать знакомые, но измененные отношения между людьми и их естественной средой. В Тохоку поддержка сообщества в восстановлении равновесия означала постоянное напоминание об утерянном ландшафте и о приливах и отливах природы с людьми среди них — одним словом, fukkō .

Хотя объем данной статьи ограничивается обсуждением только трех периодов истории Японии, одних этих достаточно, чтобы предположить отсутствие какого-либо культурного, политического или технологического детерминизма в отношении архитектурной устойчивости. Это позволяет экстраполировать определенные уроки на другие контексты. Дальнейшие исследования могли бы изучить архитектуру современных периодов, не рассматриваемых здесь, таких как эпоха Мэйдзи, межвоенные годы, время пузыря экономики Японии и последовавшее за этим так называемое «потерянное десятилетие».В каждом периоде и в каждом конкретном исследовании междисциплинарный подход может затрагивать как структурные, так и материальные аспекты строительства и культурно-символические аспекты. Это поддержит понимание уникальной роли, которую архитектурная устойчивость, в отличие от структурной устойчивости, играет в построении сообществ в зонах, подверженных влиянию климата. В конечном счете, это подтвердит способность архитектуры поддерживать сообщества в конструктивном взаимодействии как с глобальным проектированием, так и с изменением климата.

Современная японская городская архитектура требует внимания…

Известная своими самыми маленькими, милыми и необычными современными домами, японская городская архитектура проявляется в любом уголке, в любом месте. Крошечные и своеобразные, но в то же время полностью практичные и пригодные для жизни, эти современные жилые дома уникальны и изобретательны, в них оригинальными способами сочетаются инновационные материалы, пространство и свет. Бетон и алюминий принимают различные формы, подобных которым вы никогда не видели. Обратите внимание на проекты городских домов от известного японского архитектурного бюро Atelier Tekuto.

Skin TV: Этот городской дом для жизни и работы, спроектированный архитекторами Ясухиро Ямасита и Такада Масахико из Atelier Tekuto, расположен на узком участке площадью 309 кв. Футов. треугольный участок в Фунабаши, Тиба, Япония, рядом с железнодорожными путями. Классный современный фасад дома из стекла и стали поднимается на три этажа, а внешняя лестница в индустриальном стиле зигзагами ведет к патио на крыше дома. Стена, выходящая на рельсы, довольно прочная, чтобы уменьшить шум и добавить уединения.На первом этаже находится салон красоты, а на двух верхних этажах находится семейный дом — шикарная современная архитектура, прекрасно сочетающая моду и функциональность в одном компактном корпусе.

CHIKANIUMARUKOUBUTSU: Этот ультрасовременный японский дом в Накано-ку, Токио, был спроектирован Ясухиро Ямаситой и Танакой Хирокадзу из Atelier Tekuto как гармоничное сочетание искусства, архитектуры и отношения. Здесь архитекторы взяли на вооружение совершенно современную концепцию «дома.«Сложная форма и минимальные детали, кажется, ненадежно опираются на одну точку на этом компактном 145 кв. Футах. имущество. Интерьеры освещаются естественным светом через немногочисленные, но целенаправленные окна.

Magritte’s: Этот крутой дом из литого бетона, созданный Ясухиро Ямаситой и Танакой Хирокадзу из Atelier Tekuto, впечатляет своим городским пейзажем Токио — трудное достижение, учитывая его небольшие размеры. Многослойный индустриальный стиль дома проникает в помещения, где нижний цокольный этаж, два верхних этажа и мансардный этаж представляют собой открытую концепцию, с использованием бетона для полов, стен, потолков и лестниц.

Ref-ring: Этот крутой частный дом в Дзуси-Сити, Канагава, спроектированный архитектором Ясухиро Ямасита из Atelier Tekuto, выглядит как снаружи, так и изнутри, что свидетельствует о новаторском подходе архитектора к жилью. От уникальных угловых стен, которые кажутся слегка смещенными по центру, до нерегулярных внутренних деревянных стен и окон, этот современный дом представляет собой чудо современной городской архитектуры. Добавьте к этому здание площадью всего 89,5 кв. Футов, и вы просто не сможете не задаться вопросом, как архитектор втиснул столько творчества и современного видения в такое маленькое пространство.

Lucky Drops: Этот современный дом в Токио, получивший название Lucky Drops, — еще один увлекательный дизайн от Atelier Tekuto — высокий, худой и длинный. Заключенные в прозрачное и полупрозрачное стекло, помещения залиты естественным светом, поэтому компактные 198 кв. Футов площади кажутся намного больше, чем они есть на самом деле. Внутри лестницы делают это пространство уникальной формы функциональным.

Crystal Brick: Ателье Tekuto спроектировало крутой Crystal Brick House в Бункё-ку, Токио, используя стеклянные блоки, которые придают ему «хрустальный» вид.Стеклоблоки уложены друг на друга внутри каркаса из стальной сетки, в результате чего получается фасад, позволяющий естественному свету заливать интерьер. Жилые помещения дома роскошны, но в основном минималистичны, чтобы не отвлекать от новаторской отделки стен. Удивительный городской дизайн…

Cell Brick: Расположенный в небольшом уголке Токио, Cell Brick House от Atelier Tekuto представляет собой прохладный трехэтажный дом с уникальным фасадом из чередующихся стальных блоков и стекла.Хотя связь между архитектурой и природой может быть не сразу очевидна, клетчатый внешний вид этого удивительного дома позволяет свету проникать внутрь, как солнечный свет сквозь листву. Внутри эти стальные ящики становятся встроенными полками для хранения.

Penguin House: Названный Penguin House своей уникальной формой (не говоря уже о том, насколько это круто!), Эта японская модернистская архитектура от отмеченного наградами Atelier Tekuto доказывает, что в небольшом пространстве можно сделать большие дела.Этот крошечный современный дом расположен на скромной площади 322 кв. Фута. угловой участок в Токио, и он может похвастаться эффективным использованием пространства и прекрасным использованием света, благодаря чему он кажется намного больше его компактного 899 кв. футов. размер. В этом небольшом, но приятном городском дизайне нет помещения площадью более 200 кв. Футов, в нем высокие потолки на трех этажах, музыкальная комната на первом этаже, ванная комната и спальня на втором этаже, а также жилая / рабочая зона, занимающая верхний уровень с окнами от стены до стены, которые придают этому дизайну вид и ощущение «лайтбокса».

Ателье Текуто

Новости японской архитектуры, Здания — e-Architect

Новости японской архитектуры 2021, Строительный проект в Японии, Строительный дизайн, Изображения новой собственности

Восточноазиатские архитектурные разработки — новые проекты зданий / обновления застроенной среды

сообщение обновлено 23 апр 2021

Новости строительства Японии

Новости архитектуры Японии : Ключевые новые проекты недвижимости, в алфавитном порядке:

Японский архитектурный дизайн — хронологический список

Полный выбор домов в Японии см. В разделе «Японские дома